Во внешности Чун А-чуна вы не нашли бы ничего примечательного. Он был
небольшого роста, худощавый и узкоплечий, как большинство китайцев.
Путешественник, случайно встретив его на улице в Гонолулу, решил бы: вот
добродушный маленький китаец, владелец какой-нибудь процветающей прачечной
или портняжной мастерской. Что касается добродушия и процветания, это
суждение было бы правильным, хотя и не отражало бы истину во всем ее
объеме, ибо добродушие Чун А-чуна было столь же велико, как и его
состояние, а точных размеров последнего не представляла ни одна живая
душа. Все знали что, Чун А-чун чрезвычайно богат, но в данном случае
словом "чрезвычайно" обозначалось нечто абсолютно неизвестное.
Маленькие черные глазки Чун А-чуна, хитрые и блестящие, казались
дырочками, просверленными буравчиком. Но они были широко расставлены, и
лоб, нависший над ними, несомненно, принадлежал мыслителю. Ибо всю жизнь
А-чуну приходилось решать самые сложные проблемы. Не то, чтобы эти
проблемы особенно беспокоили его. В сущности, А-чун представлял собой
законченный тип философа, духовное равновесие его не зависело от того, был
ли он мультимиллионером, распоряжающимся судьбами множества людей, или
простым кули. А-чун всегда пребывал в состоянии безграничного душевного