Ночью в открытое окно слышны куранты Петропавловки. Восходят огни
разведанного моста, мазутным теплом судов и майским запахом акаций с
набережной омывается прокуренная комната.
Девчонки посапывают под тонкими одеялами, конспекты и курсовые белеют
на столах.
Лик Че Гевары проясняется на стене.
Утренние краски разводят сумерки; трещат-цвиринькают воробьи в
недвижной листве, свежесть тянет с залива.
Двадцать три года; старуха. Выгляжу все хуже. О чем ты мечтала в
тринадцать лет? И что было в семнадцать? С привычным спокойствием - в
зеркало. Не проснешься. Не заснешь. Выпяченный ротик аквариумной рыбки на
грязном тесте лица. Крючок. Рви губы. Больно. Мое. Дважды не будет. Он
хороший. Если б... Если б...
Коридоры, двери, комнаты спящего общежития.
Надя. Все слова, что придуманы. Надя. Такой большой холодный город.
Надя. Легче было носить миномет по топким зарослям. Надя. И колючки рвали
куртку и шкуру. Белое отребье, которому не нравится цвет шкур моего
народа. Не так все просто. Надя.
- Почему ты не отвечаешь мне, Надя?
- Не торопи меня, Симон.
- Через месяц я уезжаю, Надя.