Stanislav Lem. Maska, 1976
И.Левшин, перевод, 1976

Вначале была тьма, и холодное пламя, и протяжный гул; и многочленистые,
обвитые длинными шнурами искр, дочерна опаленные крючья передавали меня все
дальше, и металлические извивающиеся змеи тыкались в меня плоскими рыльцами,
и каждое такое прикосновение пробуждало молниеносную, резкую и почти
сладостную дрожь.
Безмерно глубокий, неподвижный взгляд, который смотрел на меня сквозь
круглые стекла, постепенно удалялся, а может быть, это я передвигалось
дальше и входило в круг следующего взгляда, вызывавшего такое же оцепенение,
почтение и страх. Неизвестно, сколько продолжалось это мое путешествие, но
по мере того, как я продвигалось, лежа навзничь, я увеличивалось и
распознавало себя, ища свои пределы, хотя мне трудно точно определить, когда
я уже смогло объять всю свою форму, различить каждое место, где я
прекращалось и где начинался мир, гудящий, темный, пронизанный пламенем.
Потом движение остановилось и исчезли суставчатые щупальца, которые
передавали меня друг другу, легко поднимали вверх, уступали зажимам клещей,
подсовывали плоским ртам, окруженным венчиками искр; и хоть я было уже
способно к самостоятельному движению, но лежало еще неподвижно, ибо хорошо
сознавало, что еще не время. И в этом оцепенелом наклоне -- а я лежало тогда
на наклонной плоскости -- последний разряд, бездыханное касание, вибрирующий